Мицуко жива.
Иначе это противоречит здравому смыслу. И фотографиям, которые лежат сейчас у нее в ящике. Человек, который предчувствует смерть других, и все о ней знает, и ходит смотреть на нее, как на оперу “Травиата”, — разве он может не почувствовать приближение своей собственной кончины?..
— Жаль, что он разбился.
— Жаль, — односложно ответил Кирилл № 2.
— Очень красивая модель… Дмитрий говорил мне, что ему позировала реальная девушка.
— Дмитрию всегда позируют реальные девушки. — Ни один мускул не дрогнул на лице Кирилла № 2. — Это его кредо.
— А вы ее знали? — Ну вот, она наконец-то решилась.
— Кого?
— Девушку.
— Я заплатил две тысячи за лампу. Девушки обычно стоят гораздо дешевле.
— А вам никогда не хотелось… познакомиться с оригиналом?
— Если бы мне захотелось познакомиться с оригиналом, я бы познакомился. Но хорошая лампа для меня сейчас важнее.
— Именно такая?
— Именно такая. Декоративная. Она стояла бы в нише и радовала глаз.
— Вы так переживали. Мне показалось, что это не только из-за разбитой лампы.
— Вам показалось, — отрезал Кирилл.
— Вы так расстроились…
— Расстроился? — Кирилл даже ударил рукой по рулю. — Я не расстроился. Я был взбешен. Я привык получать то, что хочу. И за что заплатил.
— Но теперь ярость прошла?
— Теперь прошла.
— Дмитрий сказал мне, что этой девушки уже нет в живых.
— Очень жаль. — Он даже не отвлекся от дороги. — Светильника тоже нет в живых, и второй такой лампы я не получу… Наш общий друг ненавидит делать копии.
Насте захотелось выйти из машины, и железобетонный водитель джипа это уловил. Он даже слегка сбросил скорость.
— Послушайте, Настя. Вы что, хотите, чтобы я сострадал человеку, о котором даже никогда не слышал? Это просто глупо. И нечестно. Если она ваша приятельница, тогда конечно… Вы ее знали?
— Я как-то виделась с ней. У нее довольно оригинальное имя — Мицуко.
— Ничего оригинального. Это все равно что француженку звали бы Таня. Или американку — Наташа. Во Франции это было бы оригинально. Или в Америке. Вопрос географии, только и всего. Так она ваша приятельница?
— Она была подругой моего брата.
— Тогда извините. Но сказать, что сочувствую, я не могу. Кстати, как называются ваши духи?
— “Наэма”.
— Вам идет этот запах. Кажется, мы приехали.
Джип затормозил у парадной Кирюшиного дома. Интересно, что он сейчас будет делать? Попросит телефон? Попросит пригласить на чашку кофе? Иначе зачем было убивать на нее полтора часа и без толку гонять машину по городу?
— Мы приехали, — снова напомнил Кирилл № 2.
Это прозвучало как: “Выметайтесь, мадам, пора и честь знать. И скажите спасибо, что денег за проезд не беру”.
— Да. Спасибо, Кирилл.
— До свиданья.
— Всего хорошего.
Настя вышла из машины и, не удержавшись, хлопнула дверью. Черт возьми, универсальная формула ее внешности, выведенная Мариной: “загорелая, обветренная, зубы как у ротвейлера”, оказывается, действует не на всех. Оказывается, Настя уже успела позабыть, что ее законное место — при законном сорокасемилетнем, без всяких изысков, муже Зазе. И при вымени козы Сосико… А этот Кирилл странный тип. Никогда никому не сочувствует и вот так, за здорово живешь угробил на нее полтора часа своего драгоценного времени. Получается — только из сочувствия к ее больной ноге.
Никакой логики!
А вывода — только два. Он либо прикидывается хорошим, либо прикидывается плохим.
Либо остается таким, какой он есть на самом деле. Хороший — плохой, плохой — хороший. Диалектика, дэда, как сказал бы Илико…
Новоявленный Кирилл, которого она поначалу приняла сдуру за своего брата-близнеца, не раскошелился даже на банальное: “Было приятно с вами познакомиться”.
Уже зайдя в лифт, Настя принялась смеяться. А она еще думала всю дорогу о своем нелепом загаре и о том, как бы он ее нелепый загар оценил. Идиотка!..
Впрочем, она тотчас же забыла о таинственном Кирилле. Стоило ей только закрыть дверь, устроиться на полу в комнате и раскрыть коробку.
Все было на своих местах: два блокнота, карта Питера, расписание электричек, пустой пакет из-под пленки с надписью “Привет из солнечного Крыма”. Две гелевые ручки и карандаш, коробка скрепок, два смятых талончика на прием к врачу, связка ключей, тоненькая, почти самиздатовская брошюрка “Дьявол наше имя — дьявол мы сами”.
Недоставало только “барбарисок” (их наверняка сожрал Арик). Зато прибавились фотографии.
Фотографии.
Для того чтобы рассмотреть их — уже в полном одиночестве, — ей нужно хорошенько подготовиться. Как необходимо готовиться к тому, чтобы вырвать зубы у гадюки.
А пока она начнет с чего-нибудь невинного. С брошюрки “Дьявол наше имя — дьявол мы сами”, например.
И интересно, с каких это пор Кирюша увлекся передовыми идеями сатанизма? То, что ее они не вдохновляют, Настя поняла, прочтя первые три абзаца. Странно, что, переварив всю эту ересь, Кирюша ограничился только божьими коровками. Которые перепрыгивали с листка на листок, делали в полете сальто-мортале и плевались росой в подруг-листоблошек.
Да-а, листоблошки — отвратительные насекомые, в прошлом году извели всю Настину морковь. Но при чем здесь сальто-мортале? Нарисованные Кирюшей божьи коровки были гораздо спокойнее. Настя улеглась на ковер, подложила руки под голову — и вспомнила. Ну конечно, прыгающих божьих коровок она видела не далее как сегодня, на мониторе у Арика. Он что-то сказал ей про забавную детскую игру.
Детскую игру.
Ребенок.
На фотографиях Кирюши была не только Мицуко, но и какой-то мальчик. Впрочем, она никогда не узнает, зачем ее брат снимал чужого, неизвестного ей ребенка. Может быть, он скучал по Илико? Ведь когда Кирилл уехал из Вознесенского, Илико только исполнилось девять…