Пацюку снова стало дурно. На столе перед ним лежала самая прекрасная девушка в мире. Лежала и улыбалась ему широко раскрытым обескровленным горлом. Он пришел в себя только после того, как тело Мицуко, любовно закутанное в черный пластиковый мешок, переместилось на каталку, а Забелин снова подергал его за рукав:
— Ладно. Здесь и без нас справятся. Пойдем. — Куда?
— Показания снимать. Со свидетелей. И с подозреваемого.
— А что, есть уже и подозреваемый? — спросил Пацюк, пряча оцарапанную руку за спину.
— Есть. Сторож. Он здесь круглый год живет. На первом этаже. Раскладушку видел?
— Ну.
— Так вот, у него под этой самой раскладушкой тазик стоял. Эмалированный. Догадываешься с чем?
И снова перед Пацюком закачалось тоненькое горлышко Миц… Алексеевой Елены Сергеевны — русло этого горлышка пересохло около полутора суток назад. Или что-то около того. Старый хрен эксперт Крянгэ установит точное время. И завтра предоставит подробный отчет.
— С чем?
— С кровью жертвы. Вот так-то.
— А… подозреваемый?
— Ничего внятного по поводу таза сказать не может. Во всяком случае — пока.
…Через час картина происшедшего (во всяком случае, ее финальная часть) была полностью восстановлена.
Тело было найдено сегодня в семь пятнадцать утра некими Павло (он так и просил указать в протоколе — не Павел, а Павло) Полтавченко и Бабаджоном Насруллае-вым! Первый был уроженцем города Очакова Николаевской области. Второй — житель Ура-Тюбинского района Таджикистана. Полтавченко и Насруллаев вместе с еще двумя таджиками и молдаванином, такими же нелегалами-гастарбайтерами, работали на строительстве коттеджа. Коттедж этот (тот самый новорусский винегрет) находился в трехстах метрах от особняка, где произошло преступление. Все пятеро рабочих вот уже три месяца безвылазно сидели в недостроенном доме и не выбирались не только в город, но и в ближайший магазин. Продукты им привозил человек хозяина, он же следил за строительством. Такая оседлая аскетичная жизнь несколько удивила Забелина, но и ей нашлось объяснение: денег строителям на руки не выдавали, опасаясь, как видно, что они будут потрачены на спиртное.
— Дураки, — так охарактеризовал работодателей Павло. — Мы и сами не пили бы. Это кацапы водку глушат, а мы — ни-ни. Чурки мои вообще спиртного не потребляют, им религия не позволяет. Они больше по анаше прикалываются. И вообще… У нас семьи, нам гроши зарабатывать надо, а не водку пить. Мы и без выходных работаем. Шесть часов на сон всего — а так круглые сутки…
К работе строители приступали в восемь утра. А в семь Павло Полтавченко, в прошлом спортсмен-пятиборец, как правило, выбегал на пробежку. Вне зависимости от погодных условий. Сегодня он тоже отправился по старому маршруту через холмы. Когда он возвращался с пробежки, то заметил сидящего на вершине одного из двух ближайших к особняку холмов Бабаджона Насруллаева. Таджик наблюдал за окнами особняка. Когда Полтавченко подошел к приятелю, тот указал ему на свет. Колеблющийся неровный свет в широком окне второго этажа.
— И что вас в этом так удивило? — спросил у Полтавченко Забелин.
— Как же не удивило! Раньше же свет никогда не горел. Все три месяца, что мы здесь, ни разу не зажегся. А тут — пожалуйста, горит. Да еще такой странный. Что не электричество — это я сразу понял.
— И решили посмотреть, что там происходит?
— А вы бы что решили? — задал риторический вопрос Полтавченко. — Вообще, если честно, я сначала не хотел… Ну, вроде как нехорошо это — в окна подглядывать. А потом как сатана меня дернул. Воистину, сатана и есть! Я ведь на ту сторону — где окно это — никогда и не бегал раньше. А тут…
Полтавченко взъерошил колом стоящие волосы и надолго замолчал.
— Что же было дальше? — поощрил его Забелин. Дальше началось самое ужасное. Влекомый демоном любопытства и подстрекаемый лепетом таджикского приятеля, Полтавченко влез на стену высокого забора, перепрыгнул с нее на сосну у дома и заглянул в окно. И увидел прямо перед собой сатанинскую трапезу…
Личные впечатления Полтавченко по поводу увиденного интересовали Забелина мало, и потому он сразу же перешел к конкретике.
— Что вы можете сказать нам о гражданине Спасском Феликсе Олеговиче? — спросил он.
— Это еще кто такой? — безмерно удивился Полтавченко.
— Сторож особняка. Вы работаете здесь уже три месяца. Разве вы ни разу его не видели?
— А-а… Малахольный? Малахольного знаю.
— Малахольный?.
— Ну да. Отмороженный какой-то… Разговаривать не разговаривал. Только улыбался издали, да и то так паскудно. По-кацапски…
— Как? — переспросил Забелин.
— Ну, в смысле вроде как лыбится тебе, но сам как будто сквозь тебя смотрит. Да и лыбится-то как-то криво. Как будто у него зубы болят или свищ на шее. Как будто он на огороде кошку сиамскую зарыл. Живьем. Взглянет на тебя — и бочком, бочком к себе в хатку… Мы тут с хлопцами договориться с ним хотели, чтобы он, значит, нас по этому особняку поводил… Который охраняет… Такое нечасто увидишь. А увидишь — так не уснешь. Одни колонны перед домом какие.
— И что? Поводил он вас по дому?
— Держи карман шире — “поводил”… Поухмылялся нам из-за забора ухмылкой своей кацапской — и все. А я сразу его заподозрил. Как увидел девушку, так сразу и понял — он, собацюра, вампир, поганец!..
Забелину пришлось приложить определенные усилия, чтобы вернуть беседу в более спокойное русло. Впрочем, и сам Полтавченко уже перегорел. Теперь его интересовало только одно: когда будут судить гнусного ката <Палача (укр.)>, оборотня и извращенца. Прозрачно намекнув, что следствие разберется во всем произошедшем и авторы преступления будут наказаны по справедливости, Забелин выпроводил экспансивного хохла восвояси.