Битвы божьих коровок - Страница 112

112

Вот блокнотом-то она и займется. Как бы тяжело ей ни было и каким бы ужасным ни оказался путь до последней записи: “…ОЛОСА В ГОЛОВЕ СВОДЯТ МЕНЯ С УМА… ГОСПОДИ, ВО ЧТО ТОЛЬКО Я ВВЯЗАЛСЯ, ГОСПОДИ…”

…Поначалу Кирилл и сам не понимал, во что ввязался.

Во всяком случае, первые записи были достаточно беззаботны. И отсылали Настю к взбалмошной Марине Быковой и ее такой же взбалмошной просьбе: последить за мужем. Кирилл — вот кто единственный из всего агентства “Валмет” взялся за дело. И даже поначалу попытался жестко придерживаться инструкций.

"16 июля. 21.00. “ШТАНДАРТЪ”. СТОЛИК НА ЧЕТВЕРЫХ. НУ, ДАЮТ! ТЕЛКА СУПЕР! ЕГО ПОНИМАЮ, ЖЕНЕ СОЧУВСТВУЮ”.

Но все инструкции пошли к черту, стоило только Кириллу совершить самую обыкновенную пылкую мужскую глупость.

"17 июля. 00.05. В ЗАДНИЦУ ГАЛОГЕНА И СТО БАКСОВ. НО ЗАЧЕМ Я ДЕЛАЮ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ? ДЕВУШКА СБИВАЕТ МЕНЯ С ТОЛКУ…”

Кирилл привел к “Штандарту” одного человека (Дмитрия Быкова, проходящего в дневнике под именем Галоген), а отчалил от ресторана совсем с другим. Даже сто долларов и профессиональное реноме потеряли для него всякое значение, стоило лишь элегантному парусу Мицуко появиться на сосредоточенном горизонте Настиного брата.

Впрочем, имя Мицуко возникло где-то ближе к середине записей. А именно двадцать третьего августа, когда миновали все три смерти бизнесменов. Смерти были описаны достаточно скупо и помечены сносками “*”, “**”, “

* * *

". Сноски были призваны проиллюстрировать слово “фотографировал”. Но к этим же сноскам вплотную приблизились и другие слова. С гораздо более размытым смыслом: “ничего не понимаю”; “она ведь не господь бог” (сверху приписано: “НО БОГИНЯ!!!”); “этого не может быть”; “просто сумасшествие какое-то!!!”

23 августа. День, когда Кирилл познакомился с ней.

Этому событию уделены целых три страницы, исписанные взволнованным, летящим почерком брата. Мицуко сама подошла к нему в кафе с символическим и роковым названием “ВСТРЕЧА”.

А дальше — дальше следовали причитания, многоточия, зачеркнутые слова и целые предложения (когда эпитеты, которыми осыпалась Мицуко, казались Кириллу недостаточно яркими). И что бы он ни делал — ходил ли с ней в кино (23, 25, 26 августа, 2, 5, 8 сентября), лечил зубы (27 и 30 августа), сидел в ресторанах (26, 29 августа, 3 сентября), ездил за город кататься на лошадях (31 августа и 7 сентября) — все происходило под знаком Мицуко.

Роковое прозрение “У НЕЕ ЕСТЬ ДРУГОЙ” наступило 10 сентября и было обведено черной рамкой. Здесь же присутствовало странное название “ЮККИ”, заставившее Настю вспомнить пожухлую связку из Карабселек и Поги.

Впрочем, справедливости ради, Пога тоже упоминалась. Особенно в самом начале дневника, пока у Кирилла не поехала крыша от любви.

Он очень привязался к Владику. Это было правдой.

Как правдой было и то, что Владик был забыт и принесен на алтарь Мицуко. Так же как и все остальное. А после записи “У НЕЕ ЕСТЬ ДРУГОЙ” и еще одной “ГОВОРИЛ О ДРУГОМ” начался совсем иной Кирилл.

Сломавшийся от безнадежной любви.

Записи этого периода стали носить отрывистый характер, слова путались, почерк стремительно портился. А рефрен “Часто думаю о смерти” заставил Настю заплакать.

А потом появились “ГОЛОСА”.

"ОНИ ПРЕСЛЕДУЮТ МЕНЯ”. “СЕДЬМОЙ — ГОРАЗДО БЛИЖЕ К НЕБУ, ЧЕМ К ЗЕМЛЕ”. “ЭТО ПОХОЖЕ НА КАБРИНА”…

А с пятнадцатого сентября началось вообще невероятное: “СНЯЛ СЕБЯ С ПОДОКОННИКА. КАК Я ТАМ ОКАЗАЛСЯ? ЕЩЕ МИНУТА, И ВЫСКОЧИЛ БЫ. ПОМОГ ВЛАДИК. НЕ УВИДЕЛ ЕГО В ОКНЕ”.

А от короткой неровной записи “ЭТО НЕ Я, ЭТО ВО МНЕ” Настя задрожала.

Потом последовало еще одно уточнение: “ЭТО НЕ Я, НО ОНИ ХОТЯТ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛ Я”.

Эту запись венчала целая страница уже знакомых Насте сносок:

"*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”, “*****”,

"*”, “*”, “*”, “*”; “*”, “*”, “*”, “*”, “*”; “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”, “*”,

"**”, “**”, “**”; “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, «**», “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”, “**”.

У Насти даже закружилась голова от целой страницы подобной каллиграфии. Да и Кирилл изредка жаловался на головную боль.

А предпоследнюю страницу занимала одна-единствен-ная фраза. Отсутствие знаков препинания делало ее бессмысленной:

"Я ПОНЯЛ ЗАЧЕМ ОНИ УБИВАЮТ НО НЕ ЗНАЮ КАК МОЖЕТ БЫТЬ КТО-ТО НАЙДЕТ И ПОЙМЕТ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ТОЛЬКО БЫ НЕ ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ ПРЯЧУ ДНЕВНИК”.

Сумасшедший.

Ее брат оказался сумасшедшим. Та изощренность, с которой он прятал свой дневник, та изощренность, с которой он заставил Настю искать его… Только сумасшедшие могут быть такими скрупулезными, такими последовательными. Только сумасшедшие могут так искусно симулировать душевное здоровье.

А Владик и его бабушка? Зачем он втравил во все это ребенка? И чего на самом деле стоят эти интимно-безумные записи?

А эта маленькая дрянь Мицуко, которая превратила ее Кирюшу в сумасшедшего! Впрочем, Мицуко никогда и не утверждала, что без ума от брата. А эти заметки, вырезанные из газеты? Возможно, директор агентства “Валмет” и прав: в снимках присутствует сомнительной чистоты тайна. Но она не так страшна, чтобы терять из-за нее рассудок.

Не нужно было вообще разыскивать этот проклятый дневник. Он только подтвердил то, что было известно с самого начала. То, о чем ей намекнули оба следователя: в смерти Кирилла Лангера никто не виноват.

Кроме него самого.

Настя сглотнула комок в горле и принялась машинально расставлять знаки препинания в предпоследней записи Кирилла. Той самой, которая заставила его выдумать трюк с божьими коровками. Но и с ученически правильными запятыми и точками текст вызывал большие сомнения: “Я понял зачем. Они убивают. Но не знаю, как может быть. Кто-то найдет и поймет все остальное. Только бы не… Они были первыми. Прячу дневник”.

112