Битвы божьих коровок - Страница 59

Забелин споткнулся о стоящие посреди коридора ботинки и выругался про себя.

Вот ты все и сказал, вот ты и назвал вещи своими именами.

Преступник.

Пацюк — преступник.

Неважно, что подтолкнуло его к этому. Важно, что множество самых разных улик зафлажковало Пацюка, обложило как бешеного пса.

Вот именно — как бешеного.

Как ненормального. Как сумасшедшего. Офонаревший от чувств стажер точно вписался в схему, придуманную покойным Андреем Ивановичем Манским: “спрыгнул с мозгов — убил — и сам убился”. Первые два пункта были полностью соблюдены Пацюком. Теперь дело было за третьим.

То, что Пацюка втянуло в воронку, в которой уже сгинули родственники Елены-Мицуко, Забелин понял во время обыска на ее квартире. А сегодняшний разговор с Крянгэ и экспертная зеленая папочка только утвердили следователя в его худших предположениях.

Даже если Пацюк влип с Мицуко случайно, поддавшись настоятельным и беспокойным требованиям собственной мошонки, это не отменяет схемы.

И он, Забелин, здесь не только для того, чтобы выяснить все до конца, но и предотвратить последний, совершенно безнадежный пункт этой схемы.

— …Это неожиданно… Я не ждал, Даниил Константинович… У меня не убрано… Болею, — промямлил Егор, переминаясь с ноги на ногу у распахнутой двери, ведущей в единственную комнату. — Может быть, на кухню пройдем?

— Может, и пройдем, — с готовностью согласился Забелин. — Отчего же не пройти?

И самым бесцеремонным образом ощупал глазами ничем не защищенное пространство комнаты.

Ему хватило и нескольких секунд, чтобы понять все.

Роковая Мицуко бывала здесь неоднократно. Настолько часто, что успела пометить территорию. На разворошенной пацюковской кровати валялся распяленный халат-кимоно ( а в чем еще прикажете ходить женщине, спутавшей Южно-Сахалинск с префектурой Осака?); на кресле рядом с кроватью — груда самого вызывающего женского белья. Из разряда тех самых провокационных тряпок, по которым сходила с ума бывшая забелинская супружница, записная нимфоманка.

И кассеты.

Мать их, видеокассеты, лежащие на подушке.

Забелин сфокусировал зрение, хотя и без наведения фокуса все было понятно. Тщедушные ребра кассет были украшены отпечатками губной помады.

Черной и пепельной.

Пепельную помаду Забелин видел первый раз, а вот черная была ему хорошо знакома. Именно помеченным этой помадой прелестным ртом Мицуко извергала прелестные глупости. “Да, я прекрасно знаю Кирилла… Самоубийство?.. Говорите, он повесился на собственном ремне? фи, как это неэстетично… Вы позволите мне отлучиться в дабл, мой дорогой?” …

Все не прибранные вовремя улики вертелись вокруг кровати стажера, вокруг этого импровизированного алтаря с порнографическим оттенком. Подобные алтари создаются для того, чтобы снова и снова насиловать уже изнасилованных мертвых богов.

Или богинь.

Нечто подобное уже встречалось в обширной следственной практике Забелина: маньяки, славившиеся особенной жестокостью, создавали целые пантеоны из вещей, принадлежащих жертвам. И, приходится признать, иногда это выглядело даже изысканно.

Почти так же изысканно, как женское кимоно, которое сейчас лежало на кровати Пацюка. И не просто лежало. Пацюк постарался придать ткани изгибы человеческого тела. Женского тела. Заломленные края рукавов, распахнувшаяся пола… Да-а…

Даже если у Забелина оставались какие-то сомнения, то теперь исчезли и они.

С Пацюком неладно.

И Андрей Иванович Майский уже машет ему рукой. С того берега.

Пока Забелин рассуждал о других берегах, Пацюк легонько подтолкнул ногой дверь в комнату и захлопнул ее. И снова уставился на следователя. Нехороший блеск в его глазах заставил Забелина поежиться.

— Слушай, Егор… Ты болен, я с улицы… Я руки вымою? Где у тебя тут ванная?

Секунду подумав, Пацюк указал рукой на дверь в самом конце коридора, рядом с кухней.

— Ну ладно… Ты пока чаек поставь, а я быстренько.

— Давайте я пока вашу папку возьму, — Пацюк протянул к папке худую, покрытую черными редкими волосами руку.

— Ничего. Мне не мешает.

Юркнув в ванную, как какая-нибудь перетрусившая курсистка, Забелин набросил крючок и только, тогда перевел дух. И, вытащив из-за пояса “Макаров”, переложил его в карман. Так-то лучше. Нет, Забелин и мысли не допускал, что придется им воспользоваться, и вообще к оружию в руках следователя он относился скептически. Но… Черт его знает, что взбредет в голову Пацюку. Религиозные фанатики обычно до последнего защищают свои святыни.

На тот случай, если фанатик стоит за дверью и прислушивается (в его нынешнем состоянии все может статься), Забелин открыл воду и смочил кончики пальцев.

Прямо перед ним, на загаженной засохшим кремом для бритья полке, красовались сложенная опасная бритва (так вот откуда порез на пацюковском подбородке. Опасной бритвой не каждый распорядиться умеет) и пузатенький флакончик “Magie Noire”. А к флакончику прилепился тюбик губной помады “Das Schwarze Perle”. Забелин снял флакончик с полки, открыл его и понюхал черный ароматический столбик. И даже лизнул его для убедительности.

И зубная щетка в стаканчике.

Рядом с еще одной — вытертой и облезлой, очевидно, хозяйской — она смотрелась верхом совершенства. Ушлая бабенка эта гражданка Алексеева… Даже щетку успела перетащить. А когда женщина перетаскивает к тебе зубную щетку, знай, что завтра она перетащит и мебель. А послезавтра ты проснешься со штампом в паспорте. Точно так же начинала бывшая забелинская супружница, записная нимфоманка… Забелин вспомнил квартиру самоубийцы Лангера на Васильевском. Там никаких посторонних зубных щеток не было, хотя Мицуко и утверждала, что является его постоянной подружкой. Но это и понятно, покойный Лангер был парнем хоть куда, красавчик, атлет. Даже лежащий на прозекторском столе, даже распотрошенный, он вызывал легкую зависть. А Пацюк… Никаким особенным красавчиком и тем более атлетом он не был. А между тем в оставшихся за кадром отношениях стажера и покойной наблюдался явный прогресс.